рассказ без названия.

[Todessucht]

Написал за вчерашний вечер и последний час. зацените. мне тут подарили немного уверенности в себе, чтобы представить на суд общества. не ругайте особо, если кому не понравится.

читать тута

Он стоял в одиночестве, обдуваемый, казалось, всеми ветрами этого города на небольшом мостике над одним из многочисленных каналов. Что это был за канал ,что это был за мост – факты совершенно не волнующие ни меня, ни этого молодого человека. На вид ему было лет 20, может больше, может меньше. Волосы его были достаточно длинными для среднестатистического мужчины, не походя при этом на волосы музыканта или представителя других длинноволосых профессий. Простите, уважаемые читатели, я ухожу слишком далеко. Характерными элементами его облика также можно назвать длинный плащ, в эстетике 19 века и большие костлявые ладони, которые особенно выделялись, ибо он сложил их крестом на груди. Голова его была опущена, взгляд он погрузил в темно-коричневые воды канала. Каждый, увидевший его, или не обратил бы особого внимания, если шел по своим делам, или же принял бы за самоубийцу, прокручивающего в голове всю ту боль, что заставила его прийти к суициду, перед смертью.

Как и для молодого человека, так и для любого другого жителя этого города (надо сказать, молодой человек был нездешним) показалось крайне странным появление из-под моста старой деревянной лодки, которой правила фигура в капюшоне, как будто сошедшая со страниц древней легенды или стилизованного готического романа. Фигура обернулась, подняла голову и посмотрела на нашего героя, стоящего на мосту. Лица человека в капюшоне все равно не было видно, и юный одиночка списал это на то, что было и так очень темно от закрывших небо туч, и слабый серый свет не мог разогнать тень от капюшона. Лодочник подал молодому человеку знак рукой и подгреб к пристани, находившийся в непосредственной близости от моста. Удивленный достаточно, чтобы быть заинтересованным, наш герой быстро спустился на каменную пристань к лодке. Лодочник подал ему руку. Рука его показалась молодому человеку сначала очень горячей, обжигающе горячей, потом он понял, что это был холод, исходивший от лодочника. Любой нормальный человек, я думаю, отдернул бы руку и пошел в ближайшее кафе или бар чтобы выпить, согреться и забыть, но наш герой оказался достаточно любопытным, чтобы погрузиться в старую деревянную лодку к темному незнакомцу.

Медленно лодка отчалила от набережной, и незнакомец, картинно и при этом пугающе, медленно греб двумя полугнилыми, как и сама лодка, веслами.

Молодой человек был как заинтересован, так и напуган. И того и другого хватило ему для того, чтобы вспомнить рассказы о самоубийцах, которых три века существования города принимали темные воды его рек и каналов. А ведь кто-то, кого не выловила полиция или рыбаки, когда таковые еще были на территории города, оставались лежать на дне, с их телами, давно растворившимися в воде, с их костями, зарытыми в ил, продолжали жить на дне каналов их боль, разочарование, страх, безразличие и смерть. Смерть, ее смрад поднимался от темных вод, его источала старая лодка и ее неведомый хозяин, который сохранял молчание все это время. Причем нашему герою совершенно не хотелось слышать его голос. Как, тем не менее, не хотелось покидать лодки.

Вид берегов, а точнее строений на них становился все более и более мрачным и мертвым – тут идеально подходило это слово. Лодочник правил в направлении от центра и его шумных магистралей, маленький микромир которых создавал иллюзию футляра, скрывающего автомобилистов и пешеходов от холодного ветра и давящей серости неба.

Дома здесь были по большей части заброшенными, с заколоченными окнами и дверьми, некоторые являли собой трущобы и общежития низших слоев общества серого города. В этом районе гранит набережных кое-где отвалился, а ограда в некоторых местах была разрушена. О ржавости кованой решетки в сохранившихся ее частях даже не стоит упоминать.

Лодка медленно и скрипя подошла к пристани. Незнакомец, правивший ею, указал молодому человеку на дом, возвышавшийся над ней. Это был дворец, или просто частным дом – точно не доходный, в стиле модерн, построенный, судя по всему, в конце 19 века. Он также был заброшен. Окна и двери не были заколочены, но стекла в основном разбиты, старая, украшенная рельефами дверь была слегка приоткрыта, петля, на которой до недавнего времени покоился замок была оторвана вместе с ним ,наверное, какими-то бомжами или наркоманами, присмотревшими этот особняк для ночлега. Но очень хорошо было видно, что особняк был ни коим образом не обитаемый, никому не нужный и забытый, дожидающийся того дня, когда соленый морской ветер разъест кирпичную кладку и древесину, и он просто на просто не развалится. Тогда вспомнят о его аварийности, и, наверное, снесут.

Но надо признаться, что выглядел этот особняк несколько иначе, чем все другие дома на набережной. Те выглядели серо и жалко, он же, этот непризнанный шедевр модерна, как бы давил на нашего героя своей поблекшей красотой и величием, от него исходила тьма в буквальном смысле. Не только окна были черными, казалось, что они заполняют чернотой пространство вокруг себя. Молодой человек посмотрел на лодочника. Все же ему было интересно знать, что происходит, и почему тот привез его сюда, именно к этому дому, который, несомненно, приковал бы его взгляд, но уж точно не вызвал стремления войти внутрь. А ведь именно этого и хотел неведомый лодочник.

Взгляд нашего героя встретился маленький предмет. Не предмет – фотографию. Старая, черно-белая, поблекшая, в пятнах. Он остановил на ней взгляд. Этого хватило лодочнику, чтобы молниеносно взять фотографию и передать юному страннику. Он взял ее, без раздумий, и перебросил взгляд на дом. Потом вновь на фото. На фото была изображена девушка. То, что поразило его в первую очередь – взгляд. Он вонзался в глаза молодого человека с поверхности старой фотобумаги, как живой, даже более, чем живой. Он хотел было отвести взгляд, сразу же, как только столкнулся с сей аномалией. Но не смог. Он был прикован к фотографии, примагничен, двумя лучами, исходившими из глаз девушки. Он невольно рассмотрел ее лик. Практически прямые черные волосы – нехарактерно для того времени, открытый лоб, правильный изгиб черных бровей, и под ними эти источающие жизнь и одновременно ужас – как жизнь после смерти – глаза. Идеальный, как ему показалось овал лица, и губы на которых застыла незаметная сначала полуулыбка. Невидимая улыбка, как будто она только что появилась на этом неведомом, уже давно истлевшем в могиле лице, представшим перед нашим героем абсолютно живым. На тонкой, изящной шее, переходящей в – простите автору неспособность описывать премудрости женской красоты – не менее изящную ключицу – эта дама, наверняка, была объектом вожделения многих, как показалось бы мне с первого взгляда, если бы.. если бы не взгляд.. На ее шее находилось милое украшение в виде розы – подобие браслета.

Почувствовав первую возможность оторваться от ее взгляда, он перекинул свой взгляд на дом. Смутно, подсознательно, он понял, что девушка на фото и дом этот неразрывно связаны. Связаны настолько, что связав себя с ее взглядом, он связал себя с этим домом. Он покинул лодку и вышел на набережную, заваленную мусором и мертвыми, уже гнилыми листьями, которые время от времени поднимал в хаотическом танце ветер, доносившийся с моря. Он сделал шаг, другой навстречу дому, к старой ,покрытой рельефами двери. Подойдя достаточно, чтобы открыть дверь и войти он обернулся, бросил взгляд на канал, но ни лодки, ни лодочника на его темных водах уже не было.

Молодой человек вновь посмотрел на фотографию, стараясь не поймать на себе ее пугающий взгляд. Он внял всю красоту неведомой девушки и весь холод, который исходил от фотографии. Холод загробной жизни.

Глаза фотографий… Глаза мертвых… Редко бывает, что в них мы видим жизнь – лишь отпечаток далекого прошлого. Мертвые и немые свидетели – практически картины. Они давно в ином мире. Но что, если взгляд, запечатленный сотню лет назад, все еще пристально смотрит на вас с фотографии? Где душа обладателя этого взгляда? Не слишком ли она близко? Не смотрит ли она на вас, как смотрела из живых глаз своей плоти? Не слишком ли она близко? Душа живого мертвеца…

Он отворил дверь. Медленно, со скрипом, как и свойственно старой двери, она нехотя открывалась и ему в лицо пахнуло классической сыростью погреба или склепа. Свет с улицы практически не проникал внутрь. Интерьер, отдельные, видимые элементы которого вызывали уважение к состоятельности бывших владельцев, был сокрыт от нашего героя, как и практически весь первый этаж. Луч серого света из наддверного окна падал на нижние ступени парадной лестницы дома, как бы указывая пусть герою. По крайней мере, он воспринял это так. Ни звука. Ни шороха. Казалось и крысы и насекомые покинули этот дом, ведь последняя жизнь покинула его уже очень давно. Странно было видеть то, что, несмотря на революцию и годы социалистической диктатуры интерьер этого дома остался прежним, как будто его законсервировали в первые годы гражданской войны, никогда не пуская после этого внутрь людей. Очень странно, если это действительно было так.

Ни скрипа полов, ни эха от каждого шага, ничего, никаких звуков не слышал наш герой, кроме, или же ему казалось, легких нажатий на клавишу рояля, доносившихся со второго этажа. Ему нечего было терять, и страх, несмотря ни на что не сковывал его, хотя и прочно поселился в его сознании. Лестница поворачивала налево, еще поднявшись, он вошел в достаточно большой зал – по совместительству коридор, в котором были двери в несколько комнат и балкон, выходящий во двор дома. Это казалось невероятным, но стекло балконной двери было закрашено черной краской, поэтому через него совершенно не поступал свет.

Пол в зале был покрыт слоем пыли, на котором не было и намека на человеческие следы. Звук рояля прекратился, но наш герой успел вычислить, откуда же он исходил. Дверь в ту комнату была приоткрыта. Подойдя к ней, он заметил, что на ручке вообще не было пыли. Это опять же показалось ему странным. Он отворил дверь. Комната была небольшой, и музыкальным инструментом был не рояль, а фортепиано, что, впрочем ,не играло никакой роли. Комната являлась спальней, как определил наш герой. Напротив двери, чуть правее, стояла кровать, прикрытая балдахином, на старинный манер, а левее кровати, то есть совсем напротив героя – резная тумбочка с зеркалом. Ближе к окну находился столик, на котором стояла музыкальная шкатулка и лежала книга. Раскрытая книга. Все более подтверждалась идея о странной консервации этого особняка. Герой подошел к столику и увидел на нем еще один объект – фотографию. На ней была изображена дама в черной шляпе с вуалью, скорее всего, в трауре. Черный цвет ее одежды выделял мертвенную бледность ее тела, которую не смогли затмить даже годы, изуродовавшие фотобумагу. Наш герой понял, кто изображен на этом фото. Он узнал ее, по чертам лица и тела. Но инстинктивно, чтобы сравнить, или же нет, неизвестно, он достал из кармана пальто фотографию, которую дал ему загадочный лодочник. Когда он взглянул на нее, его передернуло от ужаса, но потом он быстро успокоился. Иллюзия, оптический обман – ему показалось, на долю секунды, что глаза девушки увеличились в размере и стали подобны демоническим. Они смотрели на него с искаженного злобной судорогой ее прелестного лица. Но он смог внушить себе, что это всего лишь иллюзия. На него смотрела она же. Прекрасная мертвая дева с живым взглядом.

Через несколько секунд появился еще один повод для мимолетного страха – на книге и на перьевой ручке он заметил отсутствие пыли в некоторых местах, что можно было объяснить лишь тем, что их кто-то брал руками. Но ни следов, ничего, что могло бы выделить присутствие человека в этом месте до него, наш герой не видел. Да там никого и не было. В этом доме не ночевали бомжи. Никогда в него никто не входил, по крайней мере последние 80 лет. Это он понимал точно, если же, конечно, все это не было подстроено, чтобы подшутить над ним. Но это точно было не так, он понимал.

Взгляд его целиком был прикован к фотографии, к глазам этой девушки, и вновь проявившейся полуулыбке. Она казалась намного живее, чем когда он увидел ее в первый раз, казалось, что она, как голограмма, выходила из фотографии. Или более, чем как голограмма. Он пытался отбросить эти мысли, хотя было уже сложно. Он подошел к зеркалу на резной тумбочке. Оно было покрыто непроницаемым слоем пыли. Инстинктивным жестом он смахнул пыль, но не увидел в зеркале своего отражения. Оно ничего не отражало. Серое стекло. Герой был удивлен. Более, чем удивлен. Он обернулся в сторону двери, ибо его сковал страх – непреодолимое желание быстрее покинуть это место. Но порывом ветра, которых он до этого не чувствовал в этом особняке, дверь захлопнулась, потом резко открылась, подняв облако пыли. За дверью он не увидел уже коридора – только мрак, расплывающийся подобно дыму или туману по комнате. Он посмотрел в окно – за окном был лишь туман, серый, густой туман, потом взгляд на зеркало – черное стекло, уже черное, потом опять на фото. Улыбка ее была уже явной. Глаза ее были живыми, живыми настолько, чтобы следовать взглядом за ним, чтобы ни на секунду не отпустить его. Страх, как одержимость, овладел героем. Он оторвал взгляд от фото, но под властью страха остановил его прикованным к зеркалу. С него смотрела она, та самая девушка с фото, но это была не совсем она. Иссохшее тело, костлявые руки и продавленная грудь – скелет со свисающими лохмотьями плоти в черном траурном платье. Лицо ее осталось нетронутым тленом. Прекрасное, дьявольски прекрасное лицо и взгляд, тот же взгляд ,что и на фотографии.

Он потерял контроль над телом. Он хотел бежать. Куда – не важно, но его ноги подкосились. Он начал падать, но костяные руки подхватили его. Она была уже не в зеркале – она стояла перед ним, и ее прелестное лицо приближалось к нему все ближе. Могильный холод, запах тлена и парфюма, безумная смесь, одурманили его. Ее черные губы прикоснулись к его губам, обжигающий холод прошел по его лицу, как из дверного проема, изо рта ее мрак, подобно туману, заполнял комнату. Он в бессилии упал на пол. Десятки костяных рук из сгустившегося мрака стали ласкать его. Тогда сознание покинуло его, и он, одинокий странник исчез, растворился, стал частью захватившего его мрака.

Тело этого молодого человека через несколько дней обнаружили в водах канала. Оно успело разложиться настолько, что стало проблематичным какое-либо опознание. С трудом, в основном по серебряному кольцу на пальце ,которое не смыло водой, его все же опознал его приятель, с которым они вместе отправились в тот город одним холодным осенним днем.