If I could just hide The sinner inside And keep him denied. How sweet life would be If I could be free From the sinner in me.
фигня, навеяно городом и апатиейЖиви, живи, пробуждайся день ото дня.. Черт! – воскликнул он и осмотрелся в темной комнате. Догорали последние часы ночной темноты, свет фонарей с улицы не проникал в комнату. Он лежал, смотрел в белое пятно потолка, выделяющееся во мраке. Живи. Сказал ему голос. Голос, который он готов был проклясть, а его обладателя найти и задушить собственными руками. Голос, обрекающий его на вопиющую пустоту каждого дня, на тусклое зарево рассвета в сером небе, на смешанные с грязью небесные слезы на черных улицах, на бесконечно долгие дороги от рассвета на закат, когда и то, и другое, сливалось в туманной серости ночи-дня. Дни, недели, месяцы. Толпа и ее отсутствие. Слова со смыслом и без. Смысл, исчезающий через пару часов после сказанного. Или раньше. Голос сказал ему – живи. Будет ли он жить, покуда он здесь? Будет ли?...
Рука непроизвольно потянулась к ножу. Охотничьему ножу, стоявшему на резной подставке в красивых ножнах на полке книжного шкафа.
Да, он уже стоял, и даже не чувствовал сна. Квартира была пустой. Не зажигая свет, он пронесся из одного ее конца в другой, обнажил лезвие и с силой ударил им в оконное стекло. Почему-то ему казалось – нож сломается.
Но треснуло стекло. Сначала это была просто маленькая трещина, а потом – зияющая дыра, разлетающиеся во все стороны осколки, словно удар его произошел в замедленном времени. Острые грани разбитого стекла резали запястье. Он, казалось, был абсолютно уверен в каждом теперешним и последующим действии, но если бы его попросили объяснить, он бы не смог и остановился. Но не было того, кто мог бы спросить, и остановить то, что грядет. Не заметив, как оделся, он выбежал на улицу, абсолютно темный подъезд, лестницы, все это проскочило мимо него, словно и не существовало. Двор. Первый попавшийся автомобиль. Нож врезается в замок ,и сила, которую он никогда в себе не замечал, практически вырывает дверь, разрывая сталь замочных пластин. Теперь нож – в разъем ключа зажигания. Было трудно в это поверить, но он даже и не пытался, приняв как должное. Ключ повернулся, машина завелась.
Вот он уже ехал по пустому шоссе, не замечая редких встречных машин. Улицы заливало искусственным бронзовым светом, в домах по дороге не горело ни одно окно. Дальше были заводы, переплетения железнодорожных путей, мосты и трубопроводы, вздымающиеся вверх трубы, серый пар и дым – легкие города никогда не переставали дышать. Он желал вонзить нож в сердце. В сердце города. Но ничто пока не вело его к нему.
В 12-этажном доме, кажется, довольно старом, горело окно 8-го этажа. Лишь одно маленькое окно, с видом на чернеющую громаду завода. Он остановился во дворе дома, выскочил из машины, снова, с некой неизвестной ему силой, рванул металлическую дверь, разбив кодовый замок, и взбежал по лестнице вверх. На уровне 5-го этажа он услышал, что кто-то садился в лифт. Старый лифт, проходящий в обрамленной металлической сеткой шахте. У него была лишь одна секунда на размышления – сможет он или нет. Он не боялся идти на риск ,и когда лифт практически поравнялся с ним, он метнул нож в направление троса. Охотничий нож, летел не по инерции, но управляемый сознанием. Казалось, что он видел происходящее из глаз ножа, если бы такие у него были.
Лезвие из блестящей стали разорвало сетку как бумагу, и в несколько мгновений коснулось троса. Время вновь приняло свою естественную скорость. Или не естественную. А наиболее привычную для людского мира. Нож вылетел с другой стороны шахты и упал на лестницу, а лифт, немного перекосившись, поскользил вниз по сеточным стенам, разрывая их, и изрыгая от трения снопы искр. Вопли слышались достаточно долго, ибо лифт не просто падал вниз, тогда бы они прекратились через пару секунд, сменившись стонами, если бы человек, ехавший в лифте, оставался жив. Но тут, на уровне 3-го этажа днище лифта отвалилось, и тело человека упало на огромную металлическую пружину, находившуюся в старых лифтовых шахтах. Тот, кто увидел бы его, верно подумал бы, что застыл он в очень неестественной позе, но ни один человек этого разглядеть бы не смог, потому что в ту же секунду на искривленную в бешеном взгляде наверх шею господина лет 50-ти еврейской наружности упали 80 килограммов алюминиевого корпуса лифта, 40 килограммов его потолка, и 20-метровый стальной трос, вес которого не известен. Этого хватило, чтобы сломать шейные позвонки и позволить голове провалиться внутрь пружины.
Но человека с ножом это мало волновало. Он не задумывался над тем, что совершает, ибо это было бесполезно, и даже просто помешало бы ему. Он знал лишь, что выполняет то, что должно, то, что говорит ему сознание, и голос, приказавший Жить.
Он подошел к дверям той квартиры, откуда, по его рассуждению, мог гореть свет. Скорее всего, в квартире был кто-то еще, кроме человека, у которого горел свет, и другие обитатели квартиры скорее всего спали. Лезвием ножа он снова пронзил замок, и даже немного прорвал сталь двери. Его нож, казалось, мог разрубить и камень, но у него не было времени и желания это проверять. Он открыл дверь, к счастью, второй двери за ней не было. Войдя в темную прихожую, он осмотрелся. Планировка квартиры была ему знакома, ибо сам он прожил в такой всю свою жизнь. Стараясь шуметь как можно меньше, он медленно прошел по коридору, и отворил дверь, которая издала слабый, но все же слышимый скрип. Человек, у которого горел свет, вполне мог его уже услышать. Но это, на самом деле, не играло никакой роли. Темный балдахин и роскошная двуспальная кровать. Владельцы квартиры жили неплохо. Под потолком слегка мигала лампочка кондиционера, он не работал, потому каждый вздох и удар сердца человека с ножом не заглушал ни один источник шума. Пройдя чуть дальше, он отворил другую дверь, и оказался в комнате размером поменьше предыдущей. Она освещалась настольной лампой, но свет снаружи казался действительно ярким. Человек с ножом был прав, обитатель, вернее, обитательница комнаты не спала. Если бы еще немного удачи, она бы не заметила, как он подошел, и испытала бы лишь секундную боль, ощущение того, что она тонет, а потом. Лишь Богу известно, что потом. Но нет. В тот самый миг она сняла с головы наушники, и положила их на стол. Лицо ее освещал монитор компьютера. Человек с ножом и сам коротал за ним бесконечные ночи. И даже трудно представить, что этому в мире были альтернативы. Впрочем, он сам знал, что были.
Девушка заметила его присутствие. Услышала скрип паркета, увидела тень, впрочем, просто почувствовала пристальный взгляд. Она не стала кричать. Может быть, от испуга, а может быть и нет. Испуганной она не выглядела, скорее, удивленной. Человек с ножом проследовал к ней. Он и не думал ничего говорить. Живи, живи – говорил голос внутри. Он быстро схватил девушку, прижал к себе, и насадил ее сердце на нож, не переставая смотреть в глубину и кристальную чистоту ее глаз. Она смотрела на него без страха, а к удивлению во взгляде добавилось что-то вроде досады. Впрочем, когда глаза стали стеклянно-мертвыми, он отвел от них взгляд и опустил еще теплое ,красивое тело на пол. Сорвав с нее одежду, он еще раз ковырнул рану ножом, и руками вырвал из нее сердце, затем принялся отрывать кожу с ее груди, оголяя пахнущее кровью мясо.
Он слышал, как в соседней комнате люди засуетились. Присутствие чужака в доме тоже почувствовали. Взяв нож в правую руку, он поднял тело девушки, облокотил его на себя, левой рукой обнимая за грудь и держа в ладони сердце. Так он и вышел из комнаты, представив дочь перед взорами остолбеневших родителей. Еще несколько секунд, и отец девушки, словно не замечая ножа, бросился на него. В тот миг человек с ножом откинул от себя труп, схватил нападающего за правую руку, заломил ее, развернул нападающего и вонзил ему нож в левый бок, проведя потом слева направо и выпуская кишки.
Когда отец девушки лежал на полу, захлебываясь кровью, он принялся за мать, которая тоже, к глупости своей, решила обороняться. Он просто всадил ей с размаху нож в солнечное сплетение, и повел его вверх, прорезая ножом ребра и легкие, заставляя женщину в последние секунду жизни испускать изо рта кровь.
Осмотревшись, и осознав, что все было сделано правильно, он насадил на нож сердце девушки, взял ее труп, так, как жених берет невесту, спустился вниз, благо подъезд был пустой, не замечая разбитого лифта, и положил тело в машину.
Автомобиль снова завелся ножом, как и в первый раз. Живи, говорил ему внутренний голос. “Я живу” – ответил он, и на лице его появилась усталая, но спокойная улыбка.
Рука непроизвольно потянулась к ножу. Охотничьему ножу, стоявшему на резной подставке в красивых ножнах на полке книжного шкафа.
Да, он уже стоял, и даже не чувствовал сна. Квартира была пустой. Не зажигая свет, он пронесся из одного ее конца в другой, обнажил лезвие и с силой ударил им в оконное стекло. Почему-то ему казалось – нож сломается.
Но треснуло стекло. Сначала это была просто маленькая трещина, а потом – зияющая дыра, разлетающиеся во все стороны осколки, словно удар его произошел в замедленном времени. Острые грани разбитого стекла резали запястье. Он, казалось, был абсолютно уверен в каждом теперешним и последующим действии, но если бы его попросили объяснить, он бы не смог и остановился. Но не было того, кто мог бы спросить, и остановить то, что грядет. Не заметив, как оделся, он выбежал на улицу, абсолютно темный подъезд, лестницы, все это проскочило мимо него, словно и не существовало. Двор. Первый попавшийся автомобиль. Нож врезается в замок ,и сила, которую он никогда в себе не замечал, практически вырывает дверь, разрывая сталь замочных пластин. Теперь нож – в разъем ключа зажигания. Было трудно в это поверить, но он даже и не пытался, приняв как должное. Ключ повернулся, машина завелась.
Вот он уже ехал по пустому шоссе, не замечая редких встречных машин. Улицы заливало искусственным бронзовым светом, в домах по дороге не горело ни одно окно. Дальше были заводы, переплетения железнодорожных путей, мосты и трубопроводы, вздымающиеся вверх трубы, серый пар и дым – легкие города никогда не переставали дышать. Он желал вонзить нож в сердце. В сердце города. Но ничто пока не вело его к нему.
В 12-этажном доме, кажется, довольно старом, горело окно 8-го этажа. Лишь одно маленькое окно, с видом на чернеющую громаду завода. Он остановился во дворе дома, выскочил из машины, снова, с некой неизвестной ему силой, рванул металлическую дверь, разбив кодовый замок, и взбежал по лестнице вверх. На уровне 5-го этажа он услышал, что кто-то садился в лифт. Старый лифт, проходящий в обрамленной металлической сеткой шахте. У него была лишь одна секунда на размышления – сможет он или нет. Он не боялся идти на риск ,и когда лифт практически поравнялся с ним, он метнул нож в направление троса. Охотничий нож, летел не по инерции, но управляемый сознанием. Казалось, что он видел происходящее из глаз ножа, если бы такие у него были.
Лезвие из блестящей стали разорвало сетку как бумагу, и в несколько мгновений коснулось троса. Время вновь приняло свою естественную скорость. Или не естественную. А наиболее привычную для людского мира. Нож вылетел с другой стороны шахты и упал на лестницу, а лифт, немного перекосившись, поскользил вниз по сеточным стенам, разрывая их, и изрыгая от трения снопы искр. Вопли слышались достаточно долго, ибо лифт не просто падал вниз, тогда бы они прекратились через пару секунд, сменившись стонами, если бы человек, ехавший в лифте, оставался жив. Но тут, на уровне 3-го этажа днище лифта отвалилось, и тело человека упало на огромную металлическую пружину, находившуюся в старых лифтовых шахтах. Тот, кто увидел бы его, верно подумал бы, что застыл он в очень неестественной позе, но ни один человек этого разглядеть бы не смог, потому что в ту же секунду на искривленную в бешеном взгляде наверх шею господина лет 50-ти еврейской наружности упали 80 килограммов алюминиевого корпуса лифта, 40 килограммов его потолка, и 20-метровый стальной трос, вес которого не известен. Этого хватило, чтобы сломать шейные позвонки и позволить голове провалиться внутрь пружины.
Но человека с ножом это мало волновало. Он не задумывался над тем, что совершает, ибо это было бесполезно, и даже просто помешало бы ему. Он знал лишь, что выполняет то, что должно, то, что говорит ему сознание, и голос, приказавший Жить.
Он подошел к дверям той квартиры, откуда, по его рассуждению, мог гореть свет. Скорее всего, в квартире был кто-то еще, кроме человека, у которого горел свет, и другие обитатели квартиры скорее всего спали. Лезвием ножа он снова пронзил замок, и даже немного прорвал сталь двери. Его нож, казалось, мог разрубить и камень, но у него не было времени и желания это проверять. Он открыл дверь, к счастью, второй двери за ней не было. Войдя в темную прихожую, он осмотрелся. Планировка квартиры была ему знакома, ибо сам он прожил в такой всю свою жизнь. Стараясь шуметь как можно меньше, он медленно прошел по коридору, и отворил дверь, которая издала слабый, но все же слышимый скрип. Человек, у которого горел свет, вполне мог его уже услышать. Но это, на самом деле, не играло никакой роли. Темный балдахин и роскошная двуспальная кровать. Владельцы квартиры жили неплохо. Под потолком слегка мигала лампочка кондиционера, он не работал, потому каждый вздох и удар сердца человека с ножом не заглушал ни один источник шума. Пройдя чуть дальше, он отворил другую дверь, и оказался в комнате размером поменьше предыдущей. Она освещалась настольной лампой, но свет снаружи казался действительно ярким. Человек с ножом был прав, обитатель, вернее, обитательница комнаты не спала. Если бы еще немного удачи, она бы не заметила, как он подошел, и испытала бы лишь секундную боль, ощущение того, что она тонет, а потом. Лишь Богу известно, что потом. Но нет. В тот самый миг она сняла с головы наушники, и положила их на стол. Лицо ее освещал монитор компьютера. Человек с ножом и сам коротал за ним бесконечные ночи. И даже трудно представить, что этому в мире были альтернативы. Впрочем, он сам знал, что были.
Девушка заметила его присутствие. Услышала скрип паркета, увидела тень, впрочем, просто почувствовала пристальный взгляд. Она не стала кричать. Может быть, от испуга, а может быть и нет. Испуганной она не выглядела, скорее, удивленной. Человек с ножом проследовал к ней. Он и не думал ничего говорить. Живи, живи – говорил голос внутри. Он быстро схватил девушку, прижал к себе, и насадил ее сердце на нож, не переставая смотреть в глубину и кристальную чистоту ее глаз. Она смотрела на него без страха, а к удивлению во взгляде добавилось что-то вроде досады. Впрочем, когда глаза стали стеклянно-мертвыми, он отвел от них взгляд и опустил еще теплое ,красивое тело на пол. Сорвав с нее одежду, он еще раз ковырнул рану ножом, и руками вырвал из нее сердце, затем принялся отрывать кожу с ее груди, оголяя пахнущее кровью мясо.
Он слышал, как в соседней комнате люди засуетились. Присутствие чужака в доме тоже почувствовали. Взяв нож в правую руку, он поднял тело девушки, облокотил его на себя, левой рукой обнимая за грудь и держа в ладони сердце. Так он и вышел из комнаты, представив дочь перед взорами остолбеневших родителей. Еще несколько секунд, и отец девушки, словно не замечая ножа, бросился на него. В тот миг человек с ножом откинул от себя труп, схватил нападающего за правую руку, заломил ее, развернул нападающего и вонзил ему нож в левый бок, проведя потом слева направо и выпуская кишки.
Когда отец девушки лежал на полу, захлебываясь кровью, он принялся за мать, которая тоже, к глупости своей, решила обороняться. Он просто всадил ей с размаху нож в солнечное сплетение, и повел его вверх, прорезая ножом ребра и легкие, заставляя женщину в последние секунду жизни испускать изо рта кровь.
Осмотревшись, и осознав, что все было сделано правильно, он насадил на нож сердце девушки, взял ее труп, так, как жених берет невесту, спустился вниз, благо подъезд был пустой, не замечая разбитого лифта, и положил тело в машину.
Автомобиль снова завелся ножом, как и в первый раз. Живи, говорил ему внутренний голос. “Я живу” – ответил он, и на лице его появилась усталая, но спокойная улыбка.
@музыка: Elvis Presley - I am saved!